У врачей своя линия фронта

Для встречи с главным психиатром края, главным врачом Ставропольской краевой клинической больницы № 1 Игорем Былимом и его заместителем по психологической и социальной работе Светланой Швыдкой было сразу несколько информационных поводов. Первый — то, что они являлись организаторами научно-практической конференции «Медико-психологические аспекты межличностных отношений», которая проводилась в рамках Международного форума «Кавказская здравница. Инвестиции в человека» и была интересна не только узким специалистам благодаря актуальности и социальной значимости рассмотренных тем… Второй — подготовка к 10-й, юбилейной конференции «Общество и психическое здоровье»… Третий — приближающаяся годовщина теракта в Ставрополе, унесшего жизни восьми человек, который был крупномасштабной провокацией с расчетом не просто дестабилизировать, а взорвать обстановку в городе… Что не удалось благодаря профессиональным и самоотверженным действиям очень многих людей и многих служб. В том числе — бригад врачей и специалистов, которые оказывали психологическую помощь раненым и родственникам погибших и пострадавших при взрыве у Дворца культуры и спорта. Вообще опыт психологов и психиатров неоценим не только при ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций. Без него не обойтись и в работе по противодействию проявлениям терроризма и экстремизма. Дело в том, что идеологи того и другого «играют» с расчетом воздействия на наши боли, наши тревоги, наши проблемы, наши психотипы… Так что у врачей, психиатров и психологов, своя линия фронта.

Проблемы поколения, выросшего за 20 постсоветских лет, — тому подтверждение. И главная проблема в том, что утрачивается духовность. Это проявляется и во внутрисемейных отношениях, и в отношении к собственной нации, собственным традициям. А ведь у каждого народа положительных героев больше, чем отрицательных, у каждого есть чему поучиться и чем проникнуться. Но сместились ценности семейного воспитания, культуры, взаимоуважения. Приоритеты материальной направленности взяли верх над потребностью духовного и культурного обогащения человека… И это надо менять…

Врачи признают: тревожные прогнозы о том, что XXI век будет веком агрессии и разделения людей, в том числе по религиозному (скорее даже — сектантскому) признаку, оправдываются. Причин тому много, и все они снижают личный барьер адекватного реагирования, который у каждого конкретного человека свой. Если брать старшее поколение (от 50 и выше), то это в большинстве своем люди, воспитанные в совершенно несовпадающей с нынешней нацеленности, когда была единая линия партии, единые требования, единое распределение ценностей. Они всю жизнь честно трудились, нарабатывая блага государства. В результате заработали пенсию, на которую трудно выживать…

…На тех, кто моложе, влияют другие обстоятельства. Был экономический кризис. Многие лишились работы — а у всех дети, семьи, ответственность за них. Уже барьер снизился. А тут достаточно включить телевизор — и 70-80 процентов эфирного времени одних только новостей: теракты, убийства, пожары, радиация… Человек — существо, в общем-то, уязвимое (в какой-то мере он пролонгирует развитие природных катастроф, но перед ними чувствует свою особую незащищенность). В результате и куда менее страшные ситуации наносят, может быть, и незаметный, но зато планомерный удар по его самочувствию и самоощущению. Например, всем нам регулярно сообщают, какие продукты нельзя есть, но, как правило, умалчивают, что же все-таки есть можно… Авторы программ с воздействием на психику мало считаются, когда такое воздействие производить. Так, мои собеседники, например, совершенно не понимают, почему программу о сальмонеллезе нужно было ставить в эфир именно перед Пасхой…

— И еще есть такое понятие, как ритм жизни, — говорят они. — Он несоизмерим даже с тем, который был 10 лет назад. Масса новых законодательных актов, мощнейший информационный поток… У людей накапливается раздражение.

…Нельзя не согласиться, накапливается — и раздражение, и чувство тревоги, и готовность верить любым слухам. В сентябре-октябре город в них просто тонул. Теперь уже понятно, что все эти «басни» были действительно некой «артподготовкой» перед терактами, по счастью, предотвращенными в Ставрополе и Пятигорске. И эти технологии информационной войны срабатывали — люди-то в это верили… В августе 2001-го про то, что в районе Нижнего рынка взрыв был, полгорода и не узнали. И жизнь вроде стабильнее не была, и война рядом шла… А не было никакой тенденции к развитию паники. А осенью 2010-го эта тенденция была налицо. Конечно, не все склонны принимать любые слухи и любую пропаганду на веру. Многое зависит от психотипа человека. Технологии информационной войны ориентированы на определенные психотипы.

— Да, — согласились мои собеседники, — это как ключ к замку. У одного превалируют эмоции, у другого разум. Один будет реагировать бурно, другой выслушает для того, чтобы оценить информацию, но эмоционально не отреагирует никак. В настоящее время воздействие на общество усилено развитием средств коммуникации (в том числе и в сравнении с 2001 годом), благодаря чему любая информация (правдивая, неправдивая, искаженная, провокационная) сразу попадает на население. Кроме того, это воздействие должно попасть на социально значимые ориентиры. Если не попадает, то человек и не поддается на это. Однако очень хорошо пропаганда, о которой вы говорите, ложится на неустроенность. Неустроенность, когда на определенном этапе человек «не вписывается» в жизнь, вызывает чувство неполноценности, а это, в свою очередь, — раздражение и обиду. Грань между обидой и агрессией бывает очень тонкой… Есть такое понятие: социально-стрессовое воздействие. Всевозможные экономические спады, катастрофы не могут не влиять на общество. Человек в этом живет. А у каждого из нас есть свой барьер определенный, свои компрессаторные возможности. Это примерно как капли, падающие в стакан, — до определенного момента доходит, и вода переливается. И длительное напряжение приводит к истончению личностного ресурса. И, соответственно, любая негативная информация может дать всплеск эмоций — панических и разрушающих.

— Взрыв 26 мая прошлого года, по задумке «авторов», должен был обрушить нам все барьеры на национальной почве — причем двусторонне… И напряжение снималось при непосредственной работе с людьми. После теракта ваши специалисты находились в самом эпицентре событий…

— Да, этот теракт был технологически и психологически просчитанной провокацией. Опыт у нас наработан. К сожалению, было где его получать: это и наводнение, и Беслан, и дети из Южной Осетии, которые почти два месяца находились в Ставрополе. Сформированы две мобильные бригады специалистов, которые сразу же выезжают на место происшествия, в больницы. Круглосуточно в такие дни работает и телефон психологической помощи. Ведь жертвами терактов являются не только пострадавшие, но и их родные, а также люди, на чьих глазах все это произошло. Они тоже получают глубокую психологическую травму и нуждаются в помощи. Но у этой ситуации были свои особенности (национальная принадлежность пострадавших, большие семьи, эмоциональное индуцирование). Когда мы подъехали к краевой больнице (туда везли самых тяжелых), к реанимационному отделению невозможно было подойти. Первое, о чем нас просили специалисты реанимации, образовать проход… Горе слепо, и было очень важно — не допустить канонизации агрессии, когда родственники объединяются, взаимно индуцируются и становятся толпой, которая начинает искать виноватых. А когда родной человек находится в реанимации, агрессия может быть направлена и на врача… В таких случаях начинает действовать не индивидуальная психология, а психология толпы. А это — неуправляемая масса, если ее выпустить из-под контроля… Самых недовольных, не желающих ничего слушать и выдвигающих претензии, сразу выводили, и агрессия постепенно рассеивалась. Эмоциональный накал снижался. Уже с 27 числа мы приняли решение использовать форму брифинга. Дважды в день — в 9 и 18 часов — к родственникам выходил врач и давал полную и достоверную информацию о каждом пациенте. Мы делали ежедневный оперативный анализ своей работы. Каждый рассказывал, в каком состоянии находится пациент, какова симптоматика, мы проговаривали свои действия и коллегиально принимали решение, как помочь каждому. Разговаривали индивидуально — краткосрочно нацеливали на позитив, потому что долгосрочных прогнозов в такой ситуации давать было нельзя. Все дни, пока раненые находились в больницах, легких периодов у психологов не было. Как только ухудшалось состояние одного пациента, сразу ухудшался настрой родственников всех других. Когда на восьмые сутки умер 17-летний парень — Асхат Мамышев, мама другого мальчика дала сильнейшую эмоциональную реакцию. И мы говорили, что она должна успокоиться, что ребенок не должен видеть ее эмоционально раздавленной… Было, что родственники нам помогали. Матери 11-летней девочки-чеченки, получившей несовместимые с жизнью ранения, родственники долго не решались сказать, что дочь погибла. Говорили, что ее увезли в Москву. На необходимости сказать правду настояли ее лечащие врачи. И вот тогда психологам помогли родные — они нашли слова, которые вряд ли бы произнес чужой человек: «Аллах дал, Аллах волен забрать»… Вера имеет влияние на личность человека. Женщина это известие приняла стойко… Да, национальный фактор был с очень значащим аспектом конкретно этого теракта. Но в конце концов то, что многие пострадавшие и те, кто оказывал помощь, были разных национальностей, сработало на снижение напряженности. Мы смотрели в глаза их родственникам, мы убеждали их держаться. Мы входили в палату с улыбкой, пытаясь настроить пострадавших на позитив. И каждый шаг к улучшению воспринимался родственниками как маленькая победа. И нами тоже. Они видели, что мы сопереживаем их горю. Это действительно было так.