Иосиф Шагал: выиграть войну можно и без медалей Олимпийских игр
Интервью из рубрики « Прессбола » «НеПРОФИЛЬный актив» интересно «ТиО» прежде всего тем, что рассказывает о видном израильском дипломате.
О том, что Чрезвычайный и Полномочный Посол Израиля в Беларуси Иосиф ШАГАЛ обладает креативным мышлением и отменными организаторскими способностями, я убедился на практике. А именно — в самом конце интервью, главной проблемой которого для меня было вместить его в газетный разворот.
За свою жизнь этот бывший бакинец создал несколько популярных газет и журналов, написал нашумевший в Союзе роман «КГБ в смокинге», стал одним из самых узнаваемых людей не только в Азербайджане, но и в Израиле, где продолжил журналистскую карьеру, потом стал депутатом кнессета, затем — послом…
Природа таких неугомонных личностей всегда интересна окружающим, и потому я не раздумывал над первым вопросом.
— Стремление пробовать и узнавать многое — это скорее качество врожденное. На самом деле я не очень работоспособен и организован. Просто не люблю однообразие. Деньги для меня не играли решающей роли: если предлагали не самую оплачиваемую, но интересную работу, я соглашался. Кроме того, коль уж ты рожден евреем, то все должен делать в три раза лучше представителей другой национальности.
Полагаю, объяснять, почему, не надо…
— Баку 60-70-х — это был не рутинный город?
— Это был город-сказка, город-мечта, который вспоминается сегодня, как Атлантида. В конце XIX века Альфред Нобель и другие богатые предприниматели ринулись в Баку на разведку нефтяных месторождений. Город стал интенсивно застраиваться, параллельно впитывая в себя многие культуры, в основном западноевропейские. Соответственно менялась публика, азербайджанцы начали подтягиваться к Европе, отправляли своих детей на учебу в Сорбонну и Гейдельберг, стал зарождаться реальный буржуазный класс. Короче, возникли предпосылки для появления первой демократии на Востоке…
В 1918-м была создана Азербайджанская Демократическая Республика. Разумеется, с прорывом в Баку в 1920 году Красной Армии эта демократия приказала долго жить. Началась новая история Азербайджана, методично уничтожившая наработки демократов. А потом были война, эвакуация…
В Советском Союзе — что бы там ни говорили — была своя богема. Самые крутые художники, писатели, актеры, скульпторы, музыканты не хотели уезжать слишком далеко от Москвы.
А Баку как раз являлся точкой, минимально приближенной к линии фронта. Иными словами, он выглядел привлекательнее Ташкента и Алма-Аты, куда в основном эвакуировались творческие кадры. И потому все московские и питерские театры, «Мосфильм» вместе с Орловой и Александровым осели в Баку.
Когда закончилась война, многие не торопились возвращаться: привыкли, обзавелись друзьями. В городе осталось много интеллигенции, и это породило в начале 60-х бум в культурной жизни Баку.
Добавлю к сказанному, что азербайджанцы, как, впрочем, и другие восточные народы, достаточно условно воспринимали этические нормы, заложенные в «Моральный кодекс строителя коммунизма». В отличие от тех же белорусов — самого правильного в этом отношении этноса в составе СССР, воспринимавших эти идеи буквально. Я служил в Рогачевской дивизии и хорошо помню: в Белоруссии не брали взяток, давали сдачу до копейки и исправно, не ропща, выстаивали в очередях.
В Баку же — очень по-доброму, по-соседски — один наживался за счет другого. Например, в трамвае, проезд в котором стоил три копейки, считалось неприличным просить сдачу с двадцати копеек. Но тот же трамвайный кондуктор, приходя к тебе назавтра стричься, вместо десяти копеек оставлял полтинник.
Та система кругового материального стимулирования за счет советской власти была идеально отработана в Тбилиси, хотя и в Баку редко давала сбои. Неслучайно народ в этих знойных краях жил сравнительно безбедно, искренне недоумевая, чего это русские так нервничают в очередях. И хотя на прилавках магазинов ничего толком не было, в холодильниках у населения было все. Самый популярный бакинский тост тех времен — «Чтоб завтра было не хуже!»
От бесконечных сиест, творческих тусовок и бурных дискуссий в круглосуточно открытых чайханах в Баку образовалась мощная интеллектуально-интернациональная элита, но настолько пассивная в политическом плане, что ее представители и в мыслях не держали свержение существующего строя, который очень многих устраивал во всех отношениях.
Когда я приехал в Израиль, то буквально с открытым ртом слушал откровения многих репатриантов, рассказывавших, как они распространяли в Союзе диссидентскую литературу, тайно преподавали иврит, с риском для свободы и жизни расклеивали по ночам листовки с призывами ехать на Землю обетованную…
Сказать такое о себе я не мог, поскольку ничего подобного никогда не делал — моя жизнь и без того была довольно насыщенной. Так что я и по сей день оставался бы бакинцем, не начнись в 1990-м война. В город с грохотом, круша все на своем пути, вломилась моторизованная пехота генерала Лебедя… Из Баку в течение нескольких месяцев уехало около миллиона человек, и мой прекрасный город внезапно исчез в сизом дыму танковых двигателей.
Начинались карабахские события, переросшие впоследствии в кровопролитную войну. Как журналист, я рвался на фронт, в гущу событий, и, останься я в Баку, моя жизнь сложилась бы иначе. Или вообще никак не сложилась бы, а просто закончилась на дне одного из карабахских ущелий, где в подбитом вертолете нашли обгоревшие тела трех моих коллег по работе на Гостелерадио Азербайджана…
— Да. Который двадцать два года назад, до прибытия миллиона уроженцев СССР, был другим — немного патриархальным и даже (сегодня в это просто невозможно поверить!) чуточку наивным. Впрочем, удивляться нечему: так и должна была выглядеть страна, построенная в буквальном смысле на песке убежденными сионистами и истинными патриотами еврейского возрождения.
Что же касается прагматиков, то они Израиль обходили (точнее, облетали) стороной, так что я отправился в эту страну без каких-либо карьерных амбиций и надежд на финансовое благополучие. И поскольку, кроме способности сносно писать, мог только водить машину, то свое иммигрантское будущее представлял за рулем такси. Но мне повезло: лавина русскоязычных иммигрантов, хлынувшая в Израиль в начале 90-х, повлекла за собой бум русскоязычной прессы.
Спрос моментально вызвал предложение, и профессия русскоязычного журналиста буквально за несколько суток стала в Израиле чрезвычайно востребованной. В образовавшуюся нишу рванулись сотни «гиен ротационных машин», воспитанных на просторах СССР. И началась великая борьба за выживание, в ходе которой мы столкнулись с той самой рыночной конкуренцией, о которой в Союзе только слышали.
Дабы не вдаваться в эту тему глубоко, расскажу, как спустя три недели после приезда в Израиль я устроился на работу в редакцию газеты «Новости недели».
На собеседовании владелец газеты — бывший колхозный счетовод из Могилевской области (как видите, Беларусь напоминала о себе в течение всей жизни), бежавший в Израиль в 70-х годах от внеплановой ревизии, с ходу спросил, сколько газетных страниц в день я могу написать. Я знал, с кем имею дело, и решил придерживаться классической схемы еврейского торга: «А сколько вам надо?»
Но счетовод тоже был евреем и уйти от ответа не дал:
— Одну страницу напишешь?
— Да.
— А две?
— Напишу.
— А три?
— Попробую написать.
Прищуренные глаза могилевского счетовода хищно блеснули:
— А четыре?
— А это смотря сколько платить будете.
Я приступил к работе в тот же день и продержался на ней полтора года…
— Вы стали создателем невероятно популярного тогда среди советских репатриантов журнала «Час пик»…
— Владелец ведущей в те годы израильской русскоязычной газеты «Наша страна», выходившей еще с середины 50-х, предложил мне в целях роста тиража придумать и возглавить еженедельное развлекательное приложение. Это был хороший шанс вырваться из железных объятий могилевского счетовода и не писать по нескольку полос в день — я уже начинал уставать…
Через месяц «Нашу страну» стали покупать исключительно из-за «Часа пик». Советский Союз только-только распался, еще не были раскрыты архивы, и потому наш израильский русскоязычный читатель жадно поглощал захватывающие истории из жизни звезд, мафии, КГБ, ЦРУ и тому подобную, высосанную из пальца «желтуху», которой ныне завалены все киоски с русской прессой — от Нью-Йорка до Владивостока.
Однажды сел писать небольшой материал, заранее приготовив для него звонкий заголовок «КГБ в смокинге». Речь шла о том, как славные органы госбезопасности использовали для выхода на западных интеллектуалов отдельных представителей советской творческой интеллигенции. Но я не смог втиснуть в отведенные 25 тысяч знаков все, что хотел сказать. И написал в конце роковую фразу: « Продолжение следует» …
Последующие пятьдесят с лишним недель я был обречен писать эту бесконечную историю, поскольку коллектив редакции, и особенно две наши корректорши, даже слышать не хотели о желании пристукнуть главную героиню, положив тем самым конец моим мучениям.
Короче, я реально попал.
В то же время наш всезнающий и обо всем догадывающийся еврейский читатель не сомневался, что в редакции лежит готовая книга, из которой мы с хладнокровием садистов извлекаем по главе в неделю, держа таким образом публику на медленном огне неугасающего любопытства и намереваясь делать это еще лет десять, лишь бы покупали «Нашу страну».
Читатели бомбардировали редакцию «Часа пик» письмами с требованием прекратить издеваться над еврейским народом и опубликовать книгу разом.
И вот однажды не выдержали нервы у моего компаньона, разместившего в мое отсутствие следующее объявление: «Желающие получить роман «КГБ в смокинге» по почте должны прислать в редакцию чек на 29 шекелей». Это для Израиля была серьезная по тем временам сумма — порядка 15 долларов. И потому я даже не стал ругать компаньона за самоуправство. Но через несколько дней мы получили почти четыре тысячи чеков! Выхода не было, и я засел за книгу.
Первое издание романа «КГБ в смокинге» было за несколько дней сметено с прилавков и по сей день остается в Израиле бестселлером. А затем права на выпуск книги купило российское издательство «ТЕРРА», и роман вышел уже в Москве, подписанный, как и в Израиле, псевдонимом «Валентина Мальцева»…
— Кстати, почему Мальцева?
— Традиция, заложенная в сознание евреев еще с советских времен: при возможности брать другую фамилию или, как в моем случае, псевдоним, чтобы не навлечь гнев на родственников, оставшихся в СССР. Да и, если честно, хотелось подстраховаться, спрятавшись за чужую фамилию и пол.
В конце концов, я не собирался писать книгу, к этому меня вынудили авантюризм компаньона и личное безденежье. Вот почему первые два года о моем авторстве знал очень узкий круг людей. Это была редакционная тайна, и мы ее честно хранили.
Как журналист, вы поймете мои ощущения, когда один мой знакомый — прекрасный писатель, но желчный по характеру человек — зашел как-то в редакцию и, швырнув на мой стол том «КГБ в смокинге», изрек: «Вот так надо писать. Понял, ремеслуха?!»
— Вот она, слава…
— Это была первая книга, в которой, по утверждению ветеранов войны и их подруг, воспитанных в духе сурового советского пуританства, ненормативная лексика не только никого не раздражала, но даже забавляла. Мальцевой читатели позволяли все. Я даже ходил на творческие встречи с читателями, представляясь школьным другом загадочной писательницы, которая, понятное дело, вела затворнический образ жизни где-то в Латинской Америке и наотрез отказывалась появляться на людях.
Потом я написал еще два романа-продолжения «КГБ в смокинге» (общий тираж книг составил два миллиона экземпляров), а также русскую версию биографического романа «Эхуд Барак — солдат N 1». Затем была экранизация первой книги на «РЕН ТВ», где Олег Фомин снял 16-серийный телефильм с Екатериной Волковой в главной роли…
Сразу после завершения съемок телефильма, в 2002 году, в Израиле открылся первый в истории русскоязычный телеканал, так называемая «девятка», и начальство как-то сразу решило, что я стану его лицом. В результате четыре года подряд каждый день, кроме выходных, я вел в прямом эфире 30-минутную программу актуальных политических событий, именовавшуюся «Обратный отсчет».
— Это же жесть!
— Ад. Я был и ведущим программы, и ее редактором, а подчас и автором сюжетов. Но благодаря ей стал очень популярным в стране человеком. Хотя особой радости в этом не было: в Израиле народ отвязанный, без комплексов. Если надо, остановят прямо на улице или в поликлинике, куда ты пришел сдавать, пардон, анализы, возьмут под руку и предложат улыбнуться в камеру. Спрашивать, а хочешь ли ты фотографироваться с пластиковой банкой в руке, никто и не подумает — демократия.
В 2006-м, накануне очередных парламентских выборов, сработала классическая схема: мне предложили уйти с телевидения и стать депутатом израильского парламента — кнессета. Не могу сказать, что политическая карьера была мечтой жизни. Но я был уже настолько измучен графиком работы на телевидении, что принял предложение как перст судьбы. Кроме того, как журналисту, мне всегда хотелось узнать, что такое профессиональная политика изнутри.
— Ну и…?
— Когда понял, что попал не туда, было уже поздно. Предстояло довести партию до конца, в соответствии с правилами игры. Говорить об успехах на депутатском поприще за три года, проведенных в израильском парламенте, не стану. Тешу себя надеждой, что никому и ничем своей работой не навредил. Хотя не уверен…
— Неинтересной она оказалась штукой — политика?
— Наоборот, политика невероятно интересна. Это я ей не приглянулся. Думаю, эта профессия — одна из самых сложных, если не самая сложная. Чтобы овладеть ею в полной мере, надо иметь врожденный талант. Как у выдающегося писателя или музыканта.
Профессия политика — это чистый, без примесей, прагматизм. Профессиональный политик должен думать только о себе и о цели, которую перед собой поставил. То, к чему призывал коллег один выдающийся врач, считавший, что следует умирать с каждым пациентом, для политика неприемлемо. Он просто не имеет права позволить себе это. Люди для него — ступеньки к успеху, через которые надо уметь перешагивать, ни о чем не задумываясь…
Поверьте, я не вкладываю эмоции в свои суждения. И никого не осуждаю. Так сложилось, что я был и журналистом, и политиком. Иными словами, побывал в обоих лагерях непримиримых антагонистов. Посвятив долгие годы журналистике, полагал, что знаю о политике достаточно много. И только проработав три года в парламенте, осознал, как сильно заблуждался!
Так вот, исходя из этого опыта, я все-таки поже…