Леонид Кравченко: Горбачев имел три плана введения чрезвычайного положения
Бывший руководитель Гостелерадио СССР Леонид Кравченко в годовщину драматических для нашей страны дней, связанных с введением в августе 1991 года чрезвычайного положения и создания ГКЧП, рассказал о том, как вели себя первые лица государства и ключевые фигуры политического истеблишмента до и после трагических событий, о предательской роли Александра Яковлева и Эдуарда Шеварднадзе, о пороках Михаила Горбачева и Бориса Ельцина, о том, как работало телевидение в те критические дни и о том, как и чем сегодня оно промывает мозги соотечественникам.
Своими откровениями он поделился с корреспондентом «Фонтанки.ру» Львом Сириным. Приводим фрагменты этого интервью.
«Всё, что предшествовало созданию ГКЧП, имело фактически детективную предысторию, о которой мало уже кто знает. Ну вот, к примеру, случай, имевший непосредственное отношение ко мне, которого, конечно, не могло быть прежде в СССР.
9 августа 1991 года я находился в Ленинграде. Вместе с Тёрнером (американский медиамагнат, основатель CNN – авт.), Собчаком и Русаковым – министром спорта. Мы должны были подписать совместное соглашение о проведении в Ленинграде очередных Игр Доброй воли с трансляцией их на весь мир.
Я иду к телефону в центральный холл, в котором к тому моменту остался лишь милиционер – всех остальных уже выгнали. Беру трубку: «Здравствуйте, Михаил Сергеевич!» Он:»Ты чего там торчишь?» Объясняю. Горбачёв: «Это всё, конечно, важно, но ты мне срочно нужен. По обычному телефону я тебе ничего объяснить не могу, ты же понимаешь… Подписываешь соглашение, сразу на поезд и утром звонишь мне в Форос».
На следующий день, продолжая недоумевать по поводу того, что президент воспользовался обычным телефоном, я приехал на работу. Только-только собираюсь связаться с Форосом, как неожиданно раздаётся звонок из Алма-Аты. На том конце дочь Назарбаева, журналистка Дарига: «Леонид Петрович! 12 августа у нас в Алма-Ате знаменательное событие: совещание руководителей всех союзных республик. Будут обсуждать перед подписанием Союзного договора сложившуюся в стране ситуацию. В связи с этим хотелось бы оформить красивый телевизионный день – организовать с вашей помощью телемост Красная площадь — Алма-Ата с выступлениями фольклорных ансамблей, народными гуляниями, плясками и песнями».
Спрашиваю: «Вы это совещание проводите с участием Михаила Сергеевича?» «Нет. Он же в отпуске, пусть отдыхает». К этому времени я был уже достаточно опытным в этих делах человеком и среагировал мгновенно: «Я в вашем мероприятии без разрешения Горбачёва участвовать не буду. Я должен ему позвонить, сказать о вашей просьбе. С точки зрения Москвы ваше мероприятие – российское, и российское телевидение должно заниматься организацией этого телемоста».
Корреспондент напомнил Леониду Кравченко о том, что за год до смерти Ельцин в интервью сообщил о Горбачёве: «И во время путча он был информирован обо всём и всё время ждал, кто победит, те или другие. В любом случае он примкнул бы к победителям – беспроигрышный вариант…» И поинтересовался его мнением на сей счет.
«Могу по этому поводу сказать, что весной 1991 года мы с Болдиным (член ЦК КПСС – авт.) случайно оказались на дне рождения Михаила Сергеевича, где Горбачёв с теми же самыми людьми, которые позже оказались в списке ГКЧП, открыто обсуждал три варианта введения чрезвычайного положения в стране, – ответил экс-глава Гостелерадио СССР. – Долго наблюдая Горбачёва, я за пару лет до ГКЧП пришёл к выводу, что в его природе, в его психологии заложен опаснейший для большого политика изъян. Об этом мне рассказали и те, кто с ним долго работал в Ставропольском крае, его ближайшие сподвижники тех лет.
Они говорили, что Горбачёв умел подбирать команду, впитывать интересные инициативы, но для того, чтобы лавры этих инициатив были записаны за ним, возглавлял сам процесс их внедрения и, в виду отсутствия всяких организаторских качеств, тем самым губил дело. А потом разгонял всю команду, перекладывая на неё свою вину. Так было всегда.
Мураховский мне прямо говорил: «Леонид Петрович, пожалуйста, не обожествляйте Горбачёва, рано или поздно вы тоже станете его жертвой». И, действительно, Горбачёв много раз пытался «сдать» и меня. Так что цитата Ельцина, которую Вы мне привели — правильный вывод».
Корреспондент напомнил Леониду Кравченко его собственные высказывания о перестройке и ее последствиях: «Она привела к таким катастрофическим последствиям, которых не могли вызвать ни мировые войны, ни революции. Советский Союз был взорван изнутри небольшой группой влиятельных лидеров партии». И поинтересовался: «Кого именно из лидеров партии вы имели в виду?
«Безусловно, Яковлев, безусловно, Шеварднадзе, – ответил Кравченко. – Это главные действующие лица по разрушению Советского Союза. Очень талантливые люди. Влиятельные люди. Они смогли не только сами, лично, объединиться в своих разрушительных устремлениях, но и смогли породить множество своих сторонников в этом деле и, прежде всего, с помощью средств массовой информации.
Целый ряд газет того времени были практически их штабами. К примеру, «Московские новости». Была даже карикатура по мотивам известной картины «Совет в Филях», где Яковлев с Шеварднадзе занимали главные места в редакционном совещании этой газеты.
В своих разрушительных целях они очень тонко использовали национальный вопрос. Самый тонкий в СССР. Начали с Карабаха, столкнув Азербайджан с Арменией. Шеварднадзе вообще «хорошо поработал» на Кавказе.
Там они предали блестящего командующего Закавказским военным округом генерала Родионова. Его молодых 18-летних пацанов-солдат откровенно избивали в апреле 1989 года в Тбилиси; военнослужащие, выполняя приказ, просто стояли в оцеплении, а их, без страха получить сдачи, жестоко били грузины — мастера-самбисты, боксёры, борцы — сбивали их с ног.
В этот момент из Америки, кажется, прилетает Горбачёв. Я его всегда встречал и провожал, поэтому лично видел, как ему тут же доложили, что в Грузии произошла беда. Лигачёв (в то время секретарь ЦК КПСС, член политбюро — авт.) говорит: «Давайте туда направим Шеварднадзе, он же всё знает на Кавказе».
Шеварднадзе категорически отказывается. Яковлев его поддерживает: «Лигачёв сейчас летит на отдых в Сочи? Ну, вот пускай заодно и в Тбилиси заедет, там близко, и во всём разберётся».
Я это слышал своими ушами. Наглая, грубая подстава. Кончилось всё тем, что пролилась кровь, и весь мир стал возмущаться.
Удачно и практично спекулировали Яковлев с Шеварднадзе и на политической непросвещённости населения. Яковлев, к примеру, возглавив комиссию по расследованию обстоятельств подписания пакта Молотова-Рибентропа, законодательно протащил приятную для прибалтов оценку того, что произошло в 1939 году. После этого удержать прибалтов в составе СССР стало практически невозможно».
«За две недели до ГКЧП, 5 августа 1991 года мною были утверждены программы телевидения и радиовещания на неделю с 19 по 26 августа – продолжает свой рассказ Леонид Кравченко. – Утвердив эту сетку вещания я, в принципе, должен был уйти на следующий день в отпуск вместе с Горбачёвым, по соседству с ним – в Крым. Так было каждый год.
Но на этот раз Михаил Сергеевич меня не отпустил, сославшись на то, что я должен готовить прямую трансляцию подписания Союзного договора, дату которого обещал уточнить.
В ночь с 18 на 19 августа я спал у себя на даче в подмосковной Жуковке. В полвторого ночи меня разбудил телефонным звонком секретарь ЦК КПСС Манаенков. Он сообщил, что за мной сейчас приедет машина с охраной, которая отвезёт меня на Старую площадь, где мне всё объяснят.
Действительно, через несколько минут – как будто она стояла в 20 метрах от дома – подъезжает машина. В салоне трое ребят. На сумасшедшей скорости – 140-160 километров в час – мы домчали до комплекса зданий ЦК КПСС.
В два ночи меня принимают Манаенков и Прокофьев – первый секретарь Московского горкома партии. Объясняют, что есть план введения чрезвычайного положения либо в стране, либо в Москве, либо в Москве и Ленинграде. Точно пока это не решено, но документы о введении чрезвычайного положения уже готовятся.
Мне было рекомендовано поехать домой в свою городскую квартиру, привести себя в порядок и в полпятого утра быть у Шенина, заместителя генерального секретаря ЦК КПСС. Вместо Горбачёва он, как тогда говорили, оставался на партийном хозяйстве.
В назначенное время Шенин меня принял и рассказал, что чрезвычайное положение решено ввести только в Москве, что уже есть состав ГКЧП, подготовлены соответствующие заявления, обращения. И добавил: «Нужно подумать, что делать с телеэфиром».
Я изумляюсь: «Чтобы готовить такого рода мероприятия, надо было поставить в известность за день-полтора… Что вы делаете?!». «Это не ваше дело!».
Я говорю Шенину: «Телевидение сегодняшнего дня должно было быть перестроено с учётом политических событий, а заменить уже спланированную сетку невозможно. Нет людей, для того, чтобы быстро подобрать все более-менее соответствующие ситуации передачи. Сами телепрограммы тоже не под руками, а в фильмофонде их надо заранее заказывать, привозить».
Тогда мне и было сказано работать на одном телеканале, как это делалось раньше в чрезвычайных условиях, во время похорон генсеков. Был чёткий приказ».
«Я только попросил моего первого заместителя Лазуткина посмотреть монтаж этого репортажа, поскольку сам поехал домой хоть немного поспать. Сюжет, который Медведев показал Лазуткину, был длинной около 2 минут, а тот, который оказался в эфире «Времени» – 3-3,5 минуты.
Медведев просто обманул Лазуткина: показал ему усечённую версию, а в эфир дал полную. Мне на дачу тут же раздался звонок из ЦК, что нет, мол, никакого управления телевидением… В общем попросили вернуться на работу».
Корреспондент: «Что ведь не спасло ситуацию, Леонид Петрович: 20 августа в той же программе диктор вдруг начал зачитывать сообщения международных информагентств о том, что лидеры мировых держав осуждают введение ГКЧП, а Ельцин поручил прокурору России возбудить в отношении них уголовное дело».
«Дело было так. Накануне ко мне зашли ребята из службы внешних связей и рассказали о том, что в Москве работает огромное количество информационных международных компаний: «Они снимают, а у нас с ними договоры на трансляцию, поэтому могут быть неустойки». Я дал тайное распоряжение пустить их через другой, девятнадцатый, подъезд в телецентр. Они и передавали по спутниковым системам те сюжеты, которые снимали.
Молчание. «Давай я открою им студию? Надо во что бы то ни стало сломать этот телевизионный день!» Вместо согласия, во всех студиях вдруг возникли цензоры, которые взяли все папки под свой контроль. Это всё, что они смогли сделать.
Но важно помнить, что к моменту возникновения ГКЧП только на Первом канале определённое количество общественно-политических программ ещё оставалось под моим, Гостелерадио, контролем, а целый ряд передач, таких, как, скажем, «Взгляд», были неуправляемы. Российский канал уже полностью был самостоятельным, ельцинским; ленинградское телевидение было ельцинским и Собчака. На это телевидение союзный центр к моменту введения чрезвычайного положения не мог оказывать никакого административного влияния».
«Борьба, которая велась между политическими деятелями, втянула в себя в лице известных и влиятельных журналистов средства массовой информации, многие из которых стали опорой Ельцина.
Кроме того, ГКЧП мне не доверял. Не доверяли они мне изначально, потому что боялись, что я «настучу» Горбачёву. Считали меня человеком Михаила Сергеевича. В чём-то они, конечно, были правы, но, в принципе, с их стороны это была большая ошибка. В данном случае речь ведь шла не о наших отношениях с Горбачёвым, а о судьбе великой страны. К этому времени я был противником Горбачёва, потому, что он вместе с Ельциным – хотел он того или не хотел – становился главным разрушителем великого государства.
Ради сохранения СССР я бы пошёл на союз с кем угодно. А меня по существу взяли в плен, но как профессионала не использовали. Вот и началась эта нелепость с телевидением с точки зрения его профессиональной подготовки и использования в период чрезвычайного положения. Ночные привозы, увозы, «Лебединое озеро»…
Да что там «Лебединое озеро»! Когда я с документами о введении чрезвычайного положения — первым среди, кстати, них было рукописное заявление Лукьянова — рано утром приехал в Останкино, меня и всех пришедших на работу сотрудников телецентра не пустили в здание! А в круглосуточно работающем телецентре тогда, между прочим, числилось 9200 работников. Ночная смена не может уйти, а дневная войти. Пока мои охранники из «девятки» — все трое подполковники — не решили эту проблему, я сидел в машине.
Корреспондент: «Как, по-вашему, должно было работать центральное телевидение в дни чрезвычайного положения?
«Понедельник надо было делать днём открытого телевизионного марафона. Ведь с самого утра уже стали приходить «перегоны» с заявлениями в поддержку ГКЧП. Кстати, в том числе от первых лиц Украины и Казахстана: Кравчука и Назарбаева. Их кассеты пролежали у меня в сейфе до вечера, а потом они же и попросили их вернуть. (Смеётся).
Нужно было включить все студии СССР и пригласить туда людей разных возрастов и профессий: от военных до работяг, чтобы они высказывали своё мнение по поводу положения в государстве. Провести телереферендум. У ГКЧП ведь по стране была абсолютная поддержка – минимум 92% населения. Таким способом ГКЧП с помощью телевидения одержал бы лёгкую победу.
«Был полный паралич власти. Приведу яркий пример. Во вторник, 20 числа, состоялось заседание ГКЧП. В среду должен был собраться Верховный Совет СССР, и предстояло вести прямую трансляцию его заседаний. Пуго (в то время министр МВД — авт.) мне позвонил и пригласил в Кремль.
Я захожу в главное здание, как говорили раньше, «с уголка» – откуда когда-то входил Сталин. На втором этаже, в приёмной Янаева, стоит мой сосед по дому Юрий Харламов. Спрашиваю, как дела. Он: «Хуже некуда!».
В этот момент выходит сам Янаев. Обнялись. Спрашиваю: «Ген, как дела?» «Хуже некуда! Сейчас будет заседание, пошли на третий этаж».
Идём пешком по лестнице, на которой нет света, и вдруг напарываемся на строительные «козлы»: кто-то днём занимался отделочными работами и не убрал их. И вот исполняющий обязанности президента СССР и я ныряем под эти «козлы», с трудом выбираемся на третий этаж и начинаем помогать друг другу стряхивать с костюмов пыль и грязь.
А мы действительно знали, что ЦРУ стало вдруг гораздо меньше тратить денег на СССР – оно стало просто покупать людей.
Ахромеев продолжает: «Даже здесь, я уверен, всё будет записываться для Ельцина! Здесь каждый четвёртый – ельцинист. Тут не хватает Варенникова, которого специально сослали. Был бы он здесь – в течении суток без жертв всё встало бы на свои места».
Наконец, начинается заседание. Янаев неожиданно зачитывает заявление: «Ходят провокационные слухи, что мы в грядущую ночь намерены взять под жёсткий контроль Белый дом, арестовать российское правительство, применить силу… Но всё это вздорные слухи, не имеющие никакого отношения к тому, что происходит на самом деле. Поэтому я прошу Кравченко передать сейчас в эфир, в программе «Время», моё заявление…» И отдаёт мне бумагу.
Но в этот момент заговорил Крючков и ряд других членов ГКЧП: «А зачем это делать? Зачем давать такие обещания? Тогда уж давайте просить по телевидению вернуться Михаила Сергеевича…» Янаев тут же мне: «Леня, отдай назад бумагу!» Возникла жёсткая дискуссия.
Звонит первый зампредседателя правительства Щербаков: «Леонид Петрович! Надо срочно разместить в ближайшей программе «Время» моё заявление о том, что в связи с болезнью председателя правительства Павлова, руководство правительством СССР возлагается на Догужиева Виталия Хусейновича».
Я созваниваюсь с телецентром, даю соответствующие указания. В этот момент объявляется перерыв заседания и в приёмную первыми выходят заместители председателя правительства Догужиев и Маслюков. Оба мрачные. Я предлагаю им задержаться у телевизора: «Сейчас будет важное сообщение».
Диктор зачитывает текст о назначении Догужиева исполняющим обязанности главы правительства в связи с болезнью Павлова. Догужиев, никого не стесняясь, громко выругивается матом, а Маслюков его обнимает: «Виталий, ну чего ты расстраиваешься? Пойдём отсюда. Поехали ко мне, выпьем по стакану и на том закончим всю эту комедию».
И они действительно ушли. Уехал и я. Утром дал распоряжение послать телевизионную технику к Белому дому и давать в эфир информацию со всех сторон и точек зрения».
Леонид Кравченко рассказал, в какой ситуации Михаил Горбачев поведал ему, что без Раисы Горбачевой он может «работать только на 40 процентов своего интеллектуального потенциала», потому и берет ее во все свои поездки – даже по колхозам и совхозам.
«Дело было так. К нам на телевидение регулярно приходило 50-60 тысяч писем в месяц с протестом, что Раиса Максимовна появляется с Горбачёвым в кадре «в голосе», как говорят профессионально, то есть одновременно с ним говорит. Я тоже чувствовал, что это становится фактором, влияющим на популярность Горбачёва, на отношение к нему в народе. И однажды я с большой пачкой наиболее характерных писем специально приехал к Михаилу Сергеевичу.
А в подмосковном Раменском, куда Горбачёв приехал с женой, было сыро, грязь… Раиса Максимовна поскользнулась и упала. Это было снято, но тут же, естественно, мною конфисковано и отослано Горбачёву. Все их совместные поездки мы тщательнейшим образом контролировали и старались не давать в прямом эфире, потому что иногда были позорнейшие накладки.
Помню, когда к нам с официальным визитом приехал Рональд Рейган, Раиса Максимовна вдруг решила в компании жены президента США Нэнси съездить на советско-американскую выставку в Сокольники, приуроченную к этому событию. Наши сотрудники едва успели за ними, бежали, снимали на ходу, но к программе «Время» успели. Но тут выясняется, что «в голосе» дать Раису Максимовну мы не можем по причине того, что она постоянно ошибалась и вместо «советско-американские отношения» говорила «советско-армянские отношения».
Технологически ликвидировать эту ошибку в принципе было можно, но для этого нужны были монтажные перекрытия – то есть нужно было сделать дополнительную подсъёмку, где бы Раиса Максимовна сказала эту фразу правильно, и ею накрыть ошибочную. Но такой подсъёмки из-за спешки Горбачёвой сделать не удалось и накрывать оговорку было нечем.
Убедился в этом и присутствовавший в телецентре помощник Горбачёва. Тем не менее спустя 20-25 минут после начала программы «Время» мне звонит сам Михаил Сергеевич: «Неужели ты ничего не можешь придумать? Поставь её куда-нибудь в отдел культуры, после спорта, перед погодой… она должна быть в эфире!». Вот что значит непосредственное влияние Раисы Максимовны. Что у Михаила Сергеевича в такие моменты происходило в мозгах мне сказать трудно.
Я звоню своему помощнику: «Срочно найдите советский и американский флаги. Оператора вмести с ними в студию! В прямом эфире возьмёте эти флаги в кадр. Перебивками ошибочных фраз Раисы Максимовны будут флаги».
Затем, чтобы оттянуть время, мы добавляем в программу несколько резервных сюжетов, которые показывать не собирались. В результате раздел «Культура» открывается репортажем о посещении советско-американской выставки Раисой Горбачёвой и Нэнси Рейган.
В тот момент, когда Раиса Максимовна делала свою оговорку, режиссёр микшировал звук и в кадре появлялись советско-американские флаги, а затем мы вновь выходили на звук и дальше можно было продолжать с любой фразы.
После окончания сюжета мне перезванивает Горбачёв: «Чего ж ты такой капризный? Вышло ведь!» Пришлось ему подробно обо всём рассказать.
Корреспондент: «Помнится вас, Леонид Петрович, обвиняли в том, что во время выступления в конце 1980-х опального Ельцина в американском университете вы его с помощью телехитростей «сделали пьяным», а трезвым не показывали вовсе».
«Мы пустили практически все сюжеты о тогдашнем пребывании Ельцина в Америке, в том числе его облёт на самолёте статуи Свободы. Не пустили в эфир только один позорнейший сюжет, когда Ельцин в Нью-Джерси под сильным подпитием спустился по трапу на поле аэродрома, где его встречали официальные лица и пять мисс-мира, и пошёл писать на колесо самолёта.
Это было снято телевидением, но в наш эфир, конечно, не пошло. В отличии, кстати, от Америки, где этот кошмар был показан. А что касается выступления Ельцина в американском университете… Накануне его только в 5 утра уложили спать, рано подняли и очень боялись, что он не дойдёт до трибуны. Но он дошёл и выступал… Мы это показали.
После этого ко мне приходит комиссия, которую уполномочил Верховный Совет России, чтобы разобраться с безобразием, почему показали пьяного Ельцина. При этом у депутатов есть подозрения, что это монтажные хитрости.
Я распорядился выдать все исходники. Но кроме тех, что лежали у меня в сейфе: у Ельцина ведь было много проделок наподобие «хождения под колесо».
Ну, например, когда Ельцин был с визитом в Киргизии, во время официальных проводов в самолёт его несли на носилках, при этом Акаев (в то время президент Киргизии — авт.) шёл сзади и держал под козырёк. И это тоже было снято.
Иностранные журналисты, которые, конечно, потом показали этот сюжет, спрашивали у Акаева; «А зачем вы честь отдавали? Вы же не военный». Он отвечает: «Для меня это не важно. Я провожал своего гостя, руководителя большой державы, которого я должен уважать в любом состоянии».
Так вот, возвращаясь к той комиссии Верховного Совета… Они убедились, что съёмка подлинная, а я им сказал напоследок: «А теперь наберитесь терпения…» Открыл сейф и показал им те два сюжета, про колесо и носилки.
В своем интервью Леонид Кравченко коснулся темы современного телевидения, рассказал, нужна ли сегодня цензура.
«В целом отношусь (к телевидению) негативно, хотя, как мне кажется, при этом не принадлежу к тем пенсионерам, бывшим руководителям телевидения, которые только бурчат и ничего не предлагают.
Сегодня коренным образом изменилась сама концепция телевидения. Изначально телевидение ставило во главу угла – и таким бы ему оставаться – социальные интересы народа: заработную плату, жильё, медицинское обслуживание и так далее.
Мы разрабатывали эту концепцию на основе глубоких социологических исследований – для этого был целый институт. А телевизионная сетка составлялась на основе зрительских ожиданий.
А сегодня приоритет в эфире имеют передачи, которые обусловлены игрой на низменных потребностях людей: торгашество, «новый образ жизни», лёгкие деньги, криминал. Идёт оболванивание масс, а не поднятие их культурного, образовательного, морального, духовного уровня от скотства, безграмотности, примитивизма. Цель такого оболванивания очевидна: легче заниматься халтурой.
Огромное количество талантливейших людей не хотят иметь с современным телевидением и его боссами никакого дела, потому что знают, что им придётся «отстёгивать» и «отшпиливать» всем подряд. На телевидении совершенно открыто объявляются суммы взяток, возникли мощные кланы: в юморе, в музыке, в спорте…
Минуя эти кланы, на экран не прорваться. Взгляните, в субботний вечер одни и те же 10-15 человек развлекают нас с экранов годами. Их цель – делать деньги, деньги и деньги, так что о качестве продукта речь не идёт, только о количестве. Вроде бы юмор, а юмора нет, потому что юмор там, где ум.
Меня удивляет, почему руководство страны не видит, что наше телевидение постепенно деградирует в сторону бездуховности. В конце концов, можно ведь воспользоваться и опытом Запада, где давным-давно приняты законы, оберегающие национальную культуру. На телевидении там давно существуют допуски: сколько должно быть иностранных фильмов, а сколько своих. Кстати, там этот закон распространяется и на реализацию иностранных фильмов в дисках.
В первую очередь (сегодня) идут чернушные сюжеты: куда свалился автобус, кого убили и так далее. И это страшно. Это показывают на ночь, поэтому это опасно даже с точки зрения здоровья – человек остаётся встревоженным.
Поэтому пытаться выяснить, что на самом деле представляет из себя наше сегодняшнее телевидение в первую очередь должен министр здравоохранения. Раньше мы в позднее время старались пускать мягкие, «пушистые» сюжеты, спокойные передачи типа «До и после полуночи». Чтобы от всего этого веяло добром. Но эти наши гуманные идеи сегодня погублены.
У современных телевизионщиков пропал интерес к тому, что на самом деле надо людям. Поэтому я, честно говоря, даже удивлён, что сегодня на телевидении до сих пор остаётся программа «Жди меня», которая берёт свои истоки из знаменитой программы Валентины Михайловны Леонтьевой «От всей души», программы о милосердии».
По мнению Леонида Кравченко, из-за денег, вокруг чего все крутится на телевидении, убили Влада Листьева.
«Во-первых, следствие выявило, что он припрятал 4 миллиарда рублей. Сами «взглядовцы», кстати, отказались участвовать в следствии в качестве свидетелей. Ко мне приходили следователи, как к опытному специалисту в области телевидения, который создавал «Взгляд», вёл их… Я им сразу сказал: «Не ищите в этом никакой политики, всё дело в коммерции».
Кстати, помню, что стоило мне перейти всего на один год с поста руководителя советского телевидения на должность генерального директора ТАСС, как «взглядовцы» стали юридическим лицом и получили счёт в банке. То есть открыли фирму, которая стала получать огромную прибыль за счёт созданных ими программ – носителей рекламы.
Тогда же на базе первого канала было создано акционерное общество, куда вошли Березовский и этот злодей Патаркацишвили…
Листьев сделал мудрый ход, ставший одновременно его ошибкой: на полгода вообще отменил рекламу на первом канале. Его конкуренты по существу должны были подохнуть, ведь, повторяю, лучшие программы, созданные в советское время, могли жить без рекламы.
Сделать я, конечно, ничего не мог. Более того, у меня вдруг возникла острейшая внутренняя боль: я стал бояться, что произойдёт какая-то беда. Во мне жило стойкое ожидание беды. И она произошла.
Что не рассчитал Листьев? Дело в том, что вся реклама проходила через две посреднические фирмы Березовского и Лисовского. За полгода Березовский терял миллиарды! С момента официального объявления о том, что на первом канале прекращается реклама, прошло пять или шесть дней, и Листьев был убит».
Сегодня нет цензуры… В прямом смысле слова назвать цензурой контроль за журналистами с помощью денег, как это происходит сегодня, конечно, сложно.
Да, раньше цензура кроме районных и многотиражных газет брала на себя всё; кстати, западные разведчики получали самую закрытую и интересную информацию именно из районных газет и многотиражек.
С исчезновением Главлита в период гайдаровско-чубайсовской демократии у прессы с читателями и с общественным мнением возникли совсем другие отношения, построенные на деньгах, на коммерческом интересе. Поэтому газеты стали быстро разбираться в собственность.
Коммерциализация всей жизни общества, политики, СМИ привели к огромному количеству заказных публикаций, которые в иных издания определяют лицо этих СМИ. Лицо плохой журналистики.
Заказные статьи не требуют журналистских расследований. Корреспонденту не надо куда-то ехать, с кем-то встречаться, что-то исследовать. Под натиском заказухи настоящая журналистика стала исчезать.
Мне бы никогда не захотелось вернуться к официальной государственной цензуре, хотя с позиции охраны государственных тайн её элементы нужны. Но вводить их надо тоже продуманно.
Но и нельзя на месте (цензуры) создавать монстров, которые кичатся своим влиянием, деньгами, связями с властью. Всем нужны деньги и только деньги.
Телевидение всемогуще. Оно обладает природным магнетизмом – и это его главное качество. Поэтому те, кто появляются на экране, обязаны помнить о том, что они приходят туда не только развлекать, но и быть моделью для подражания миллионной аудитории во всём: в манере держаться, в интонациях и в одежде. Но на сегодняшнем телевидении этого, к сожалению, действительно не понимают.
Там почти воинствующая неряшливость речи, одежды, отношений друг с другом; мат в эфире! А ведь внимательное отношение к своему телеобразу – это тоже профессионализм. Чехов говорил, что в человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. От этого и надо исходить».