Ложная минута счастья | Мнения | Московские новости

Сообщения об освобождении заложников «Норд-Оста» сменились сообщениями о смерти людей, сделав счастье первых минут ложным

26 октября 2002 года, раннее утро, я в студии канала ТВС. Я почти не сплю уже третьи сутки, потому что веду спецвыпуски о захвате заложников на Дубровке. Я устала и, как и другие мои коллеги, плохо различаю ночь и день, я все время на грани плача, но держусь изо всех сил, которые у меня никак не кончаются, несмотря на совсем юный возраст и совсем небольшой телевизионный опыт. Я читаю сообщения, которые появляются на мониторе компьютера. И вдруг на нем возникает «молния»: «Спецоперация завершена, заложники освобождены». За 10 последующих лет я не испытала ничего похожего. Похоже на пошлую романную формулировку «задохнуться от счастья». Не похоже даже, а именно так и есть. Волна, которая спазмирует горло и не дает говорить — я вообще не помню, как что-то произносила тогда. Вот это и были те несколько секунд, которые я помню так подробно, что могу расписать по мгновениям сценарный план ощущения счастья.

А потом все рухнуло и разбилось так же внезапно. Стали приходить другие сообщения. Еще через несколько минут я сидела в аппаратной и смотрела на кадры, которые перегоняли от Театрального центра: спецназовцы выносят тела заложников и складывают у дверей, кто-то (таких немного) выходит сам. И чем дальше я смотрела, тем страшнее мне казалась та секунда ложного счастья, которую я только что пережила.

Я не помню, когда первый раз заплакала в те дни. Но я хорошо помню те ощущения от работы, эмоциональные картинки.

Как мы по очереди сидели в студии по несколько часов и каким тяжелым, душным, вязким и одновременно пустым был эфир: как мы читали одни и те же подводки, почти выучивая их наизусть, когда ночью надо было заполнить те промежутки времени, в которые из Театрального центра не поступало никаких новостей. И как вдруг надо было выйти, выбросить себя из этого информационного забытья и включиться в поток непрекращающихся срочных сообщений. Именно тогда, я, 21-летняя, искренне считавшая, что в таком возрасте вообще не имею права вести ТАКОЙ эфир, приобрела столь нужный впоследствии навык: читая одну «молнию», в это же время уже просматривать другую, переформулировать на ходу, связывать в одно, пытаться на ходу составлять единый текст из обрывочных сообщений телеграфного стиля. Но ни тогда, ни сейчас я не была способна на слова «повезло» и «благодаря» в рассказах о том опыте.

И еще я помню, как в день штурма, 26-го, мы после эфира всей бригадой пошли в «Дрова» на Мясницкой. И долго сидели там, выпивали и даже нервно шутили. Москва была мокрой от дождя, и было, несмотря на октябрь, какое-то ощущение прошедшей грозы. И нам хотелось сбросить с себя эти три дня и освободиться.

Но мне это потом долго не удавалось. Недели, даже месяцы. Я, завороженная ужасом, по 150 раз читала одни и те же репортажи о заложниках, одни и те же интервью, одни и те же воспоминания. По кругу, по кругу… Мне казалось, что я как будто виновата в том, что меня там не было, а я об этом рассказывала, да еще совсем не так, как было, как мне кажется, нужно.

Через год я привезла на Дубровку цветы и написала о тех событиях какое-то по-детски пафосное стихотворение.

Открою секрет: все эти годы, что я работаю в эфире (неважно, теле- или радио-), когда случается какая-то катастрофа, я всё жду такого же момента счастья, как тогда, осенью 2002. Я хочу, чтобы он продлился. Чтобы не оказался ложным. И чтобы и правда все оказались спасены.