«Суверенная модернизация» как плацдарм для второго срока Медведева

Осенний политический сезон в России, несмотря на такие актуальные для простых граждан проблемы, как последствия летних пожаров, теракты во Владикавказе, подорожание ряда продовольственных товаров, а также взбодривший политистеблишмент публичный скандал вокруг мэра Москвы Юрия Лужкова, все же обозначил главной «послеотпускной» темой модернизацию.

Во-первых , модернизация стала если не содержательной, то фоновой стороной выступлений и обсуждений на мировом политическом форуме в Ярославле под названием «Современное государство: стандарты демократии и критерии эффективности», прошедшем в начале сентября и собравшем ведущих российских и зарубежных экспертов.

Во-вторых , как раз исполнился год со дня опубликования программной статьи Дмитрия Медведева «Россия, вперед!», которая дала старт публичной общественной дискуссии на тему перспектив модернизации и сейчас, по-прежнему, является поводом для таковой.

В-третьих , стало понятно, что именно модернизация — та «идеология», с которой, по крайней мере, в публичном пространстве будет ассоциировать себя Медведев как президент. Причем, не только действующего президентского срока, но и будущего (2012-2018). Цитируя пресс-секретаря президента РФ Наталью Тимакову, «модернизация страны – это долгосрочная задача, и она не может быть решена в рамках одного президентского срока».

Процесс формирования публичной идеологической позиции президента Медведева закономерен и неизбежен.

Собственно, любой президент (если он выполняет не только представительские функции) всегда имеет базовую тему для позиционирования, которая впоследствии формирует его политический стиль и политическое амплуа в целом. Особенно, если это президент государства, являющегося или претендующего на роль одного из центров мирового влияния.

Это то, что делает главу государства настоящей политической фигурой и настоящим политическим лидером. То, что переводит его из сферы легальности (законности как юридической категории) в сферу легитимности (законности как общественного восприятия). То, что является базой для неофициального договора между властью и обществом. В этом смысле перед Борисом Ельциным стояла задача юридического оформления развала СССР, а в дальнейшем – формирования базовых институтов, политической системы и правящего класса. Владимир Путин пришел к власти на волне запроса на восстановление порядка, стабильности и минимальных экономических благ. Дмитрий Медведев стал президентом на общественных ожиданиях либерализации и демократизации, модернизации страны в целом.

При этом основные черты политического образа кандидата в президенты формируются не на стадии избирательного цикла, а уже в должности президента. «Преемственность» как форма смены власти приводит к следующему: главное требование к претенденту на верховную власть сводится к тому, чтобы устраивать уходящего президента и действующую элиту. Соответственно, российский президент связан рядом обязательств (кадровых, финансовых, обеспечения безопасности, других) с командой своего предшественника. И только по прошествии какого-то определенного времени президент, обретая самостоятельность, выходит из состояния «анонимной идеологии» и начинает отстраивать свое политическое пространство.

Тот же Путин только через несколько лет смог пойти на конфликт с частью ельцинского окружения, в частности, в вопросе избрания меры ограничения политической деятельности Ходорковского. Что впоследствии привело к отставке главы президентской администрации Александра Волошина в октябре 2003. А сменить главу правительства Михаила Касьянова и вовсе удалось только в феврале 2004. И Волошин, и Касьянов были креатурами «ельцинской семьи» и Абрамовича.

Выстраивание собственного публичного пространства президента зачастую начинается с изменения стилистики. Вначале Медведев старался полностью походить на своего предшественника. Копировал походку, жесты Путина. Оказываясь в одном кадре в движении, президент и премьер старались даже шагать в ногу. Но вскоре именно стилистическая разница стала тем элементом, который отличает президента и премьера (сомневаться в том, что в плане видения развития России Путин и Медведев составляют одно политическое целое, сомневаться не приходится). Скажем, «мюнхенская речь» Путина и выступление Медведева на упомянутом политическом форуме в Ярославле (где Дмитрий Анатольевич всячески старался предстать пред западным сообществом «своим») — по сути, про одно и то же, только разными стилистическими инструментами.

И эта стилистическая разница, по мере приближения президентских выборов, судя по всему, будет нарастать.

Другое дело, что между тем, что декларируется, и тем, что реализуется, — большая разница. Модернизация сегодня – это, скорее, «языковая утопия».

Применительно к России, как правило, говорят о двух политических режимах, двух состояниях политической системы, при которых модернизация возможна в принципе.

Первый – демократический режим – когда развитие происходит естественным эволюционным путем, вследствие политической и экономической конкуренции.

Второй – авторитарный режим – когда изменения происходят сверху под контролем авторитарного лидера, где залогом успеха является воля, жесткость и последовательность в достижении цели главы государства или правящей партии.

Но общее для этих двух режимов – это ответственность. В первом случае ответственность за успехи или провалы правящей команды проявляется, прежде всего, в демократической процедуре смены (не смены) элит – то есть через механизм выборов. Во втором случае та же ответственность наступает либо в виде всенародной любви и преклонения, либо в виде ненависти, насильного отстранения или уничтожения элиты, а вместе с ней и всей политической системы.

Российскую власть западные наблюдатели часто обвиняют в том, что она выбрала авторитарный путь развития, и задекларированная модернизация изначально выстраивается по принципу «сверху-вниз», без какого-либо участия в диалоге общества.

И, в общем, если провести исторический экскурс, то именно таким путем в России проводились реформы. Все модернизации осуществлялись исключительно авторитарным путем под руководством сильных лидеров – Ивана Грозного, Петра I, Сталина.

Первый, демократический вариант маловероятен в силу большого риска. Потому что конкуренция, политическая и экономическая, несет риск развития ситуации по непрогнозируемому сценарию — практически все либерализации в истории России заканчивались свержением правящего режима и сломом государственности. Кремлевский идеолог Владислав Сурков говорит о том, что задача политики модернизации – это конструирование социально мотивированных групп. Но на деле получается все наоборот – боясь любой формы инакомыслия, власть противостоит формированию таких групп, подавляя любую инициативу, которая не совпадает с провластной.

Второй, авторитарный вариант невозможен в силу отсутствия субъекта модернизации. И внешнего, и внутреннего. Внешне – сложно представить, чтобы кто-то из мировых лидеров был сильно заинтересован в существенном укреплении России. Внутренне – действующая политическая элита России, связанная с сырьевым сектором экономики, к которой принадлежит и президент Медведев, должна пройти гигантскую личную мировоззренческую трансформацию – добровольно ограничить себя в доходах. Модернизации без модернизаторов не бывает.

В этом смысле, главным двигателем модернизации в современных российских условиях может стать только падение цен на энергоресурсы. Как в 1998 году, когда во время финансового кризиса пришла минута «экономического просветления», и в правительство назначили профессионалов спасать ситуацию. То есть, только тогда, когда модернизация предстанет на уровне жизненно-смертной необходимости.

Соответственно, за год с момента объявления модернизации как курса в реальной политической и экономической плоскости ничего не произошло. Механизмов и инструментов проведения политики модернизации не создано.

Реализуется тот же докризисный вариант экономики – благо цены на нефть опять поднялись (цена в 70 долларов за баррель позволит России, по мнению экономистов, удерживать рост экономики на уровне трех процентов).

Проблемы, по-прежнему, решаются по мере возникновения — посредством то ли срочного выезда в регионы премьера, то ли выговора чиновнику со стороны президента.

В рамках модернизации обсуждаются многобюджетные проекты, типа иннограда «Сколково» (в федеральном бюджете только этого года на это дело забронировано 10 млрд рублей, или 30 млн долл; всего за 2010-2013 гг. будет потрачено из того же федерального бюджета 180 млрд рублей, или почти 6 млрд долл.). Но вопросы восстановления инфраструктуры, взаимосвязи между образованием и карьерой, наукой и производством как неотъемлемая часть восстановления не то что инновационной экономики, а вообще экономики – вне рамок обсуждения. Хотя именно это, думается, составляет социальный смысл модернизации для общества.

Сегодня речь идет не о реализации курса президента на модернизацию, а о появлении политики модернизации вообще. Стилистическая приверженность Медведева теме модернизации работает как миф, как сугубо речевой конструкт, а миф, по Р.Барту, — это деполитизированная речь.

Таким образом, на смену «суверенной демократии» пришла «суверенная модернизация». Модернизация как составляющая имиджа Медведева и его политического становления, как ступень к установлению лидерства в «тандеме», но не как реальный политический и экономический процесс.

Как подтверждение — 25 сентября в Москве планируется учредительное собрание нового общественного движения в поддержку курса президента «Россия, вперед!». В оргкомитет движения уже вошли представители партий «Справедливая Россия», «Правое дело», КПРФ, ЛДПР, общественных организаций и несколько депутатов от «Единой России».

Формируется, как обозначили ряд российских СМИ, «платформа второго срока» для действующего президента. Впрочем, нельзя исключать, что это начало длинного пути для становления двухпартийной политической системы в России. Партии Путина и партии Медведева. Полная «демократия» и «модернизация», товарищи!