Тиберио Грациани: Узловые пункты Евразии: Средиземноморский регион и Центральная Азия

Переход от однополярного мира к многополярному создаёт напряженность в двух особых районах Евразии: Средиземное море и Центральная Азия. Процесс укрепления полицентричности, похоже, замедляется. Причиной этого является «регионализм» евроазиатских держав. Определение единого Средиземноморско-Центральноазиатского пространства в качестве функционального узлового пункта Европы, Африки и Азии может обеспечить необходимые элементы для евразийской интеграции .

В процессе перехода от однополярного мира к новой полицентрической системе можно заметить, что геополитическая напряженность разряжается преимущественно в регионах, имеющих важную стратегическую ценность. Среди прочих, Средиземноморский регион и Центральная Азия, которые поистине можно назвать узловым пунктами, связывающими Европу, Африку и Азию. С 1 марта 2003 года эти два региона начали представлять особый интерес для геополитического анализа взаимоотношений между США, ведущими евразийскими державами и странами Северной Африки. Как известно, в этот день парламент Турции, ключевого государства-моста, связывающего республики Центральной Азии и Средиземноморского региона, вынес решение об отказе в содействии США в военной компании в Ираке (1). Это решение отнюдь не являлось простым составным элементом переговоров между Вашингтоном и Анкарой, как могло показаться на первый взгляд. Конечно, частично это было так в силу двух, противоречащих друг другу факторов, а именно верности Турции своему североамериканскому союзнику и озабоченности Анкары в связи с предполагаемым образованием Курдистана. Вероятное в то время воплощение плана раздела Ирака на три части могло бы повлиять на нерешенный «курдский вопрос». Тем не менее, это решение явилось началом изменения курса пятидесятилетней истории внешней политики Турции (2). С того времени и по сегодняшний день Турция благодаря, прежде всего, сближению с Россией (чему способствует слабый интерес ЕС к включению Анкары в Союз) и своей новой политике добрососедства неуклонно пытается освободиться от опеки США, что делает её ненадёжной базой для проникновения США в Евразию. Таким образом, кроме помех со стороны Ирана и Сирии, стратеги в Вашингтоне и Пентагоне должны учитывать также и новую малоуступчивую Турцию.

Изменение в поведении Турции произошло в более общей и комплексной эволюции политической ситуации Евразии. Можно отметить следующие характерные перемены: новое укрепление позиций России на региональном и глобальном уровне; мощный выход Китая и Индии на геоэкономическую и финансовую арену; относительно мощи США — её военное истощение в Афганистане и Ираке.

После провала последних попыток проведения «цветных революций» (причиной чему послужила непоколебимость Москвы и согласованные политические действия Китая и России в Евразийском регионе посредством создания ШОС ( Шанхайской Организации Сотрудничества ), ЕврАзЭС (Евразийского экономического сообщества) и укрепления дружеских взаимоотношений в экономической и военной сферах) и волнений, управляемых Вашингтоном на Кавказе и в Центральноазиатских странах, США на исходе первого десятилетия нового столетия должны были пересмотреть свою евразийскую стратегию.

Принятие за основу геополитической модели, свойственной западной системе во главе с США, и основанной на антагонизме США и Евразии и на идее «стратегической опасности» (3), приводит к тому, что аналитики, которые придерживаются данной модели, отдают предпочтение критическим факторам в различных районах, входящих в сферу интересов США. Эти факторы обычно состоят из внутренних неурядиц, причиной которых являются, в частности, межэтнические разногласия, социальное неравенство, религиозное и культурное разнообразие (4). Готовые способы решения таковых проблем могут быть разными, начиная от разной степени соучастия США и их союзников в процессе «восстановления государств-неудачников» (Failed States), придерживаясь различных методов (в любом случае, все эти методы нацелены на распространение «западных ценностей» демократии и либерализма, совершенно не учитывая при этом местные культурные традиции и особенности), и заканчивая прямой военной интервенцией. Оправдания прямой военной интервенции могут быть разными, в зависимости от ситуации. К примеру, как реакция, необходимая для защиты интересов США и так называемого «международного порядка», или же, в случае стран или правительств, которым Запад заранее и многозначительно дал свою оценку, согласно методу «мягкого» управления (soft power), как крайняя мера защиты населения и прав человека (5).

Геополитические взгляды США — это типичные взгляды океанской державы, которая видит свои взаимоотношения с другими нациями или иными геополитическими субъектами, отталкиваясь от того, что сама является «островом» (6), поэтому Вашингтон и смотрит на Средиземноморский бассейн и Центральную Азию как на два региона, которым свойственна нестабильность. Две территории находятся в сформулированной Збигневым Бжезинским «дуге нестабильности». Дуга нестабильности или кризиса, как известно, является дальнейшим развитием геостратегической концепции «римленда» (границы моря с сушей) разработанной Николасом Спайкменом (7). В контексте биполярного мира контроль над римлендом означал контроль над всем евразийским пространством для сдерживания основного противника США — Советского Союза, ради исключительной выгоды «Североамериканского острова».

В контексте нового однополярного миропорядка, определённая зоной геополитических интересов США, территория Великого Ближнего Востока пролегает широким поясом от Марокко через всю Среднюю Азию. По мнению Вашингтона, этот пояс должен быть «умиротворён», потому что являет собой дугу нестабильности, что связанно с конфликтами из-за нехватки однородности, как было упомянуто выше. Подобные взгляды, распространённые исследованием Самюэля Хантингтона и анализом Збигнева Бжезинского, полностью объясняют методы США по проникновению в центр Евразийского континента и, как следствие, давление на территорию России, чтобы получить мировое господство. Тем не менее, возникли некоторые «неожиданности», такие как «восстановление» России, евразийская политика Путина в Центральной Азии, новые соглашения и договоры между Москвой и Пекином, а так же появление новой Турции (если к этим факторам прибавить ещё и относительную «самостоятельность» государств Латинской Америки, то можно очертить многополюсную и полицентричную систему), повлияли на определении новой зоны интересов США — Великий Ближний Восток.

Такая эволюция взглядов символически была официально озвучена во время ливано-израильской войны 2006 года. Занимавшая в то время должность госсекретарязаявила: «Нет смысла продолжать переговоры, если их целью является возвращение Ливана и Израиля к прежнему статусу. Я думаю, что это было бы ошибочно. То, что мы видим, в некотором смысле, представляет собой только начало, усиливающиеся родовые схватки рождения нового Ближнего Востока и, независимо от того, что мы делаем, мы должны убедиться, что мы движемся вперёд к новому Ближнему Востоку, а не возвращаемся к старому» (8). Новое определение было, безусловно, прагматическим; по сути, оно было сделано, чтобы вновь подтвердить стратегическое сотрудничество с Тель-Авивом и раздробление территории — ослабить ближневосточные и близлежащие области. Спустя несколько дней после заявления Кондолизы Райс эта идея была интерпретирована израильским премьер-министром Ольмертом как «Новый порядок на Ближнем Востоке». Похожая программа, названная «Евразийские Балканы», была сформулирована Бжезинским в определении роли среднеазиатского региона, использование которого предполагалось при помощи дестабилизации ситуации в регионе на базе эндогенных трений. Целью данной программы являлось (и является) усложнение реализации потенциального укрепления геополитического союза между Россией и Китаем.