Записки счастливого человека

Зиму работаю в Питере, как предки-крестьяне. Отправился по совету за продуктами в гипермаркет: «хороший выбор и дешевле».

Растерялся – и от выбора, и от цен. Да и не магазин это – стадион! То ли дело парахинская наша избушка, где не сходя с места всё увидишь, попросишь и рассчитаешься, где топится круглая печь, где на прилавке дрыхнет, свесив когтястую лапу обшарпанный кот, честно отпахавший ночную смену.

Тут же ходишь потерянный, толкаешь перед собой тележку никелированную: чуть зазевался – авария! – не в убыток, но измерят тебя презрительными взглядами или хуже – вовсе не заметят. Навалом грузятся дорогими припасами, причаливают к кассам, где кончиками пальцев извлекают из тугих лопатников хрусткие купюры.

Кой-как сыскал хлебушка, гречи, макарон, нерусский продавец подсказал, где сушки хранятся. Мойвы не было – взял селёдки: хорошей, только с молокой оказалась. Не нахожу места телеге, смущённо вынимаю покупки на резиновую ленту под ироничным прицелом кассирши.

– Есть такие люди? – не удивляется, – мне ль не знать! Высоко сижу, далеко гляжу! Карточку брать будете?

– Скидки только на отдельные виды. В каталоге прописано? – потрясла пренебрежительно разноцветную книжицу.

Укладываю покупки в рюкзак. Прощаюсь, благодарю: «Премного вами довольны!» В ответ – тёплый взгляд, усталый кивок.

Ищу и не нахожу выхода: всё ларьки, павильоны – магазины в магазине. Под высокими потолками колотится иностранная музыка. Тепло, светло, людно, при том как-то безжизненно. За стеклянными стенами рубят грязный лёд молодые таджики в синих комбинезонах. Сердце прижгло: надо ж – зиму этак мытариться! До всхлипа вдруг захотелось домой. Прожили бы мы на дедкину пенcию при своей-то картохе, да только стыдновато мне бездельничать. Вот же ведь вляпался!

?Иду по длинному коридору, цокаю по керамограниту подковками берцев – армейских ботинок, доставшихся от сына-пограничника. Синий фирменный комбинезон в белой пыли – моя бригада ставит гипсокартонные перегородки, разгораживая большие помещения на крохотные отсеки; нам на пятки с матом наступают связисты и электрики, тянут провода, врезают розетки. Светка и Яна за вечер поклеят виниловые обои, закатают валиком в нейтральный цвет. Работу посмотрит мастер, доложит выше. Юристы распечатают, директора щёлкнут печатями и вкусно подпишут договора аренды. Картонные ящики станут офисами – закипит «работа». А мы отправимся дальше, зарабатывать свою личную «штуку» на день.

– Уже готовы клеить? – насмешливо интересуется Коля-бригадир, тут же орёт на напарника: – Куда козырями раскидываешься!

– Готовы! – фыркает отделочница, роняя сигаретный пепел прямо мне на колени. – Янка заболела, одной справляться приходится.

В бригаде знают, что я приехал из деревни на заработки, что деньги начислят мне ещё не скоро. Начальник даёт талоны на питание, хотя не обязан это делать и ему здесь лишняя головная боль.

Оставив пирожное, Светка сматывается, явно опасаясь новой моей благодарности в душевном, но непривычном ей изложении.

– Промается девка, худо одной! – сочувственно выдыхает Коля-бригадир табачный дым, добирая карту из колоды. Юный пошляк Лёшка выдаёт очередной перл о своей готовности помогать, у меня просится с языка нравоучение, но я молчу. Лёшка – хороший мальчишка, только у него голова с языком не дружат. Он – безотцовщина: сутулая, почти двухметровая тощая орясина с кривым позвоночником, не служившая в армии; в бригаде среди старших Лёхе приходится постоянно отбиваться от подковырок, притом что насмешливые горлопаны – давно и надолго самые ему близкие люди. Невдолге у него день рождения, мужикам то и дело напомнит: «Литр поставлю вам! Хватит?» Они отвечают, что всё зависит от закуси.

Милые мои бедняги. Вам чёртом прописаны ежедневные два часа транспортной толкучки, восемь часов сдельной каторги, да вместо вечерней молитвы – пиво с телевизором. Я не превозношусь, но знаю уже, что есть на свете иная жизнь! Да, там нужно принести дров, затопить печь, но это ведь будет живой огонь. Нужно идти за водой на родник, но это же – живая вода! И даже чайник – живой, композитор – так вот откуда у народов Кавказа и у шотландцев такая музыка! Помоги им Бог сохранить свой уклад без вражды с «цивилизованными» соседями, но как это сделать? – чайник не говорит. Зато в достатке закипевших, неумных голов там и сям, а деньги всё больше и больше значат на Руси, как будто и не было семидесяти лет жёсткого вразумления.

?Пробуждаюсь пронзительным скрипом входной двери. Уже привычно осмысляю: где я на сей раз пробудился? И охватывает такая же пронзительная радость: я же дома! Это Юрий Николаевич отправился во двор по своим делам.

За окнами брезжит рассвет, вот-вот проснётся будильник. Я затоплю печь, Юрий Николаевич примется шумно топать в сенях, выполняя свой обязательный физкультурный комплекс, потом так же шумно будет обливаться из-под рукомойника, пока гулёна Барсик будет орать, с риском снова отправиться на улицу. Прочитаем утреннее правило, вкусим просфоры со святой водой, позавтракаем овсяной кашей, и начнёт набирать привычные обороты сельский день? Тихая, мирная жизнь, куда нет-нет да и доносятся звуки недальней канонады, иногда и точечно обстреляет враг – «мобильник» не одни лишь хорошие новости доносит в провинцию.

Работа, работа! – адамовы потомки тебя никогда всю не переделают. С Окуловки выскочил с оказией на Заручевье, проведать порядки. Наша тамошняя «резиденция» погребена снегами, приходится носками бурок бить ступеньки в придорожном валу, чтобы наверх вскарабкаться, и дальше, проваливаясь по пояс, добираться до крыльца. Плита трёхоборотка загудела на сухом осиновом топливе не чинясь, вопреки любимой поговорке уже покойничка Мясникова: «Осина не горит без керосина!» Вскочив на лестницу, сунул голову в проём: так и есть! – на чердак намело целые горы ещё не растаявшего снега, вовремя я приехал. Через слуховое окно принялся выбрасывать снег наружу. Кой-как справился, но технологический перерыв делать рано, нужно отправляться за водой.

Заручевье признаёт меня не сразу. Поди объясни, что ты не «дачник», что в городе жил на птичьих правах – ночевал в церковной библиотеке на раскладушке. Наперерез, готовые разорвать на части, с грозным брёхом спешат собаки. Вспоминаю их по именам: «Жука! Босс!» – достаю из кармана бушлата несколько сухарей – предусмотрел такой вариант развития событий. Былой мир восстановлен.

То-сё, ему скушно – мне интересно. Деревня! Жаль, что мужики не нашенские, временщики – у входа в избоку ярко-синяя бочка с солярой брошена, тракторный хлам навалом. Нашего же полку убыло: Леонид Мясников пал смертью глупых в борьбе с зелёным змием. Прости его, Господи!

Уже знаю точное определение счастья, которое Он мне открыл. Это счастье – жить одну жизнь со своим народом. Много другого перебрал, покуда определился. И сохрани Боже впредь не сменяться на какую безделицу. Энтого барахла что ни день тащат, только ухо держи востро!